И Соломон принялся штудировать толстенные тома наработок «Кентавров», больших откровений в них пока действительно не находя – все, что он читал в выданной ему под расписку документации, напечатанной на допотопном матричном принтере, он уже знал из открытых посвятам энциклопедий либо дошел своим умом (не без помощи Тунгуса, конечно). Но ведь это было только началом, и хакер знал, что скоро получит по-настоящему ценные для него сведения. Да и чуть позже попавшие ему в руки сверхсекретные стандарты и спецификации для кодирования координат телепортов по системе профессора Котовского (взамен устаревшей, профессора Ципракиса), оказались как нельзя кстати. Первые две недели он по несколько часов в день просиживал в своем «секретном карцере», вчитываясь в мелкий и старомодный шрифт распечаток, а затем начал программировать, постепенно перенося программные наработки «Кентавров» на свой домашний компьютер, чтобы совмещать «Офелию» с нелегальным хакингом Машины, да и вообще – чтобы как можно меньше времени проводить в неуютном Большом Метро.
Заодно Павел упорно искал информацию о Шарах, встреченных им на полигоне, однако ничего конкретного и серьезного обнаружить так и не удалось. Это были полумифические то ли существа, то ли механические устройства, обладающие интеллектом и чаще всего замечаемые в дальних мирах. Мало кто видел их вживую и остался невредим, хотя агрессивными их не называли. Кто-то утверждал, будто они связаны с Машиной, другие же возражали: на этом, а возможно и том свете все связаны с ней, а потому и спорить тут не о чем. Главная энциклопедия посвятов, что-то вроде гигантской «Википедии» с тайными знаниями о Мультивселенной, приводила лишь несколько размытых фотографий и ряд черно-белых рисунков, по-видимому, излишне возбужденных художников. На паре форумов, в посвятовской части сети Соломон наткнулся на несколько длиннющих обсуждений, посвященных Шарам, но люди там больше хвастались, врали, оффтопили и наезжали друг на друга с использованием довольно витиеватой ненормативной лексики – ничего конкретного или подтвержденного фактами не оказалось и там. Павлу осталось лишь вздыхать по этому поводу – ему очень хотелось написать свою статью о встрече с Шарами, однако его высочайшая секретность и щекотливость самой ситуации не позволяли этого сделать.
Но дела шли куда медленнее ожиданий хакеров. До самого конца зимы они пытались понять, как заставить Машину использовать идентификационную метку в качестве маркера для телепортации и, самое главное, как проводить эту самую телепортацию. Да, это было действительно так: все способы, которые использовали обычные посвяты, по большей части были изначально «неисповедимы» или управлялись весьма туго: не было такого устройства, которое можно было настроить действительно произвольно, полностью по своему желанию, прыгнуть откуда хочешь и куда хочешь, так как трансферы использовали уже готовые порталы, но не создавали новые. К тому же хакеры еще не до конца понимали, как правильно скрывать перемещения от чекистов, – Машина могла сообщить сведущим людям о «нелегальных» прыжках. А им очень хотелось сделать перемещения безопасными, что было самым сложным, иначе вся эта веселуха могла закончиться, едва начавшись.
Может быть, именно поэтому Фаронов в конце концов не признал идею Соломона о том, чтобы превратить их собственные тела в трансферы-телепорты, посчитав ее непродуманной, по крайней мере, на данном уровне знаний о Машине. Технические устройства он тоже вживлять отказался, заявляя, что делать из себя неуправляемую бомбу – величайшая на свете глупость, и уж на своей личности он эти эксперименты точно проводить не собирается.
И вот время шло, а видимого результата не было. Былая решимость, душевный подъем и самоуверенность Соломона постепенно проходили. Он недосыпал, похудел, стал злым и раздражительным.
– Что с тобой происходит, милый? – озабоченно спрашивала Станнум в их уже довольно редкие встречи. – Расскажи мне! У тебя проблемы?
– Нет у меня никаких проблем, – отмахивался Соломон.
– Может, сходишь к врачу? У нас же отличные врачи!
– Ну вот еще!.. Извини, мне пора, работы много.
– А ты меня любишь?
– Ну конечно!.. Что за вопросы?!
Девушка грустно качала головой, и Соломон понимал, что она ему не верит. Но эта идея фикс, мысль о произвольном перемещении между мирами буквально поглотила его. И не без ущерба для основной работы на Метрострой: он опаздывал, когда должен был быть, пропускал важные совещания, ломал приборы и срывал сроки их сдачи. Он даже умудрился получить от Гордеева выговор, от Шустрика пинок (и довольно недружественный – было за что), а Василина как-то странно посмотрела на него, когда они встретились в столовой. Все это нервировало еще больше. Однажды, вновь не выспавшись, Соломон из-за какой-то чепухи наорал на Фаронова. Однако тот понял состояние партнера.
– А ты что же, думал, все так просто? – принялся втолковывать он Павлу, терпеливо и доброжелательно, раскинув в стороны руки, словно большой орангутанг. – Только представь: сотни параллельных миров, тысячи посвятовских институтов, толпы свободных художников вроде нас с тобой, хакеров и раздолбаев, сапиенсов и не очень, уродцев, приматов, разумных покрытосемянножаберных, насекомых и прочих нелюдей-землян – сколько их по мере сил ковыряет Машину! Вдумайся!.. Каждое кладбище, Паша, набито непризнанными гениями. Но, слава богу, наши шансы куда выше! Не думаю, что у кого-либо еще есть прямой выход на Машину, хотя и не исключаю этого. У меня же он точно имеется, а это дорогого стоит! Это реальный шанс прогнуть Мультивселенную! Мы же не лабухи какие-нибудь и не сопливые пионеры, правда?! Окей, все непросто, согласен, но и не безнадежно, брат! Только не будь наивным – это еще хуже. Машина таких не терпит, и простофиль она сразу наказывает. Но это ведь тоже не про нас, а?